Борис Викторович Томашевский (1890–1957)

Дочь Бориса Томашевского вспоминала, что, когда она в детстве пристала к отцу с вопросом, «Папа, объясни мне, за что ты любишь Пушкина?», он засмеялся и ответил: «За гармонию ума и вкуса». «Гармония ума и вкуса» – самая точная характеристика и самого Бориса Томашевского. Томашевский был ученым, который, подобно титанам Возрождения, соединял в себе творчество и расчет, человеком, намного опередившим свое время. Лингвистическая работа Томашевского 1920-х годов, тут же объявленная лженаучной, впоследствии позволила академику Колмогорову назвать ее автора основоположником математической лингвистики. Книга 1925 года «Теория литературы. Поэтика» была надолго запрещена и вышла уже в 1996-м в серии «Классический учебник». Несмотря на заслуги Томашевского в развитии текстологии, стиховедении, истории и теории литературы, в 1931 году как один представителей «формальной школы» он был изгнан из Университета и Пушкинского Дома. Возможно, что свою жизнь Томашевский так и закончил бы вузовским преподавателем высшей математики, если бы не решение ЦК партии о столетней годовщине смерти Пушкина в 1937 году. В связи с подготовкой этого события его вернули к филологической деятельности – под его руководством готовилось первое академические издание Пушкина, а позже – четырехтомный словарь пушкинского языка. Пушкинская тема всегда оставалась центральной в его научной деятельности и прервала эту работу только смерть ученого. О его нравственных уроках говорили все, знавшие Томашевского. «Его многие боялись, хотя никакой власти у него не было, кроме одной (правда, большой) – власти ума» (Борис Эйхенбаум). «Я не был буквально учеником Бориса Викторовича, но я учился у него самому главному – бесстрашию» (Александр Панченко).